Византия Екатерины Великой

Abstract

Императрица Екатерина II была вдохновительницей многих российских проектов в области исторической науки. Она и сама была историком, пусть не самостоятельным, но весьма активным. Екатерина охотно использовала историю для пропаганды собственных политических идей, но кроме того, являлась увлеченным читателем исторических сочинений. Почти все сказанное касается как российской, так и античной истории. А насколько ориентировалась императрица в истории византийской? Ей, как кажется, просто положено было ею интересоваться: с конца 1770‑х до начала 1790‑х гг. Екатерина была захвачена идеей расчленить Османскую империю и возродить Византию со столицей в Константинополе. На троне будущей империи она видела своего младшего внука, родившегося в 1779 г. и с умыслом нареченного Константином. Этот «Греческий проект», считающийся главным ориентиром российской внешней политики на протяжении 15 лет, имел значительную культурную «упаковку» в виде архитектурных проектов, поэтических и драматических произведений, картин, медалей и т. п. Но сопровождалась ли эта кампания углубленным интересом к Византии, которую Екатерина собралась возродить? Вывод автора состоит в том, что императрица не дала себе труда узнать об этой великой цивилизации практически ничего: она никому из профессиональных историков не поручила разрабатывать собственно византийскую историю в отрыве от русских сюжетов. Начав читать нашумевшую по всей Европе «Историю заката и падения Римской империи» Эдварда Гиббона, она бросила ее на изложении событий V в., то есть как раз при начале собственно Византии. В своей пьесе «Начальное управление Олега» она демонстрирует полное невнимание к византийской истории, культуре, придворному церемониалу и т. д. В своих «Записках касательно Российской истории» она допускает в «византийских» сюжетах такие огрехи, которые свидетельствуют об отсутствии живого интереса и общей картины. Лишь однажды в этом обширном сочинении в отдельно стоящем примечании встречается чрезвычайно детальный и эрудированный рассказ о византийской реалии – а именно о сфере компетенции, обмундировании и названиях должностей в варяжской гвардии императора. Таким образом, если бы Екатерине это казалось важным, она сумела бы разыскать самую исчерпывающую информацию по любому «византийскому» вопросу – но из всего византийского по-настоящему важно ей было лишь то, что касалось актуального в России норманнского спора. В остальном же Византия была ей глубоко безразлична. Можно заподозрить, что императрица ни в какой момент не относилась к «Греческому проекту» как к практической задаче по воссозданию реального государства с его особыми законами, чиновниками, территориальным делением и, главное, церковью.

Catherine II inspired many Russian projects in historical studies. She herself was an active, if amateur, historian. The empress eagerly used history to promote her own political ideas and was an avid reader of history, both Russian and ancient. But what about Byzantine history? One would think she would have been interested in it as well, since between the late 1770s and the early 1790s, Catherine was enraptured by a plan to dismember the Ottoman Empire and recreate Byzantium with the capital in Constantinople. In her view, her youngest grandson (born in 1779) was to rule this future empire and was deliberately named Konstantin. This “Greek Project”, broadly regarded to have been the main thrust of Russian foreign policy for fifteen years, had very solid cultural “wrappings” such as architectural projects, poetry, drama, paintings, medals, etc. The author examines whether this campaign was accompanied by a deeper interest in and knowledge of the history of the Byzantium that Catherine wanted to revive. The author concludes that the empress did not bother to learn anything about this great civilization. Byzantine history, apart from Russo-Byzantine relations, did not become a subject of scholarly research during her reign. Catherine herself began reading Edward Gibbon’s The History of the Decline and Fall of the Roman Empire, but gave it up on the eighth volume of its French translation, thus going no further than the fifth century, when Byzantium proper was just emerging. In her play Oleg’s Early Rule, she demonstrated complete ignorance of Byzantine history, culture, court ceremonies, etc. Finally, numerous and blatant errors in the “Byzantine” parts of her Notes on Russian History suggest that Catherine had no interest in or “a big picture” of Byzantine history. Only once in this extensive book, and even then only in a footnote, do we suddenly come across a very precise, thoughtful, and detailed description of Byzantine facts, namely, of the Varangian guards at the imperial court of Constantinople. This suggests that when Catherine deemed a subject important, she was able to find exhaustive information on any “Byzantine” question. Yet, of all things Byzantine, Catherine showed interest in only one issue, and that was because it concerned the “Norman question”, a highly sensitive topic in her time and ever since. Otherwise, the empress remained completely indifferent to Byzantium. It can be surmised that Catherine never saw the “Greek Project” as a practical task of recreating a real state with its distinct laws, officials, territorial division and, finally, church.