“Repressions Are Necessary; the Newspaper Hype Is Not”: Explaining Terror in Soviet Terms

Abstract

Ever since Robert Conquest’s pioneering study of Joseph Stalin’s Soviet Union first appeared in 1968, the high point of state-sponsored violence in the 1930s has been commonly referred to as the “Great Terror”. The subsequent adoption of the eponymous title by scholars to describe the broader phenomenon of “state terror” in the Stalinist period is similarly now widespread within the field. This terminology is, however, highly problematic. In the language and ideology of the Communist Party of the Soviet Union (CPSU) terror was consistently portrayed as a threat to, rather than strategy of, the state. It formed part of a tightly controlled terminology of terror, rooted in the Party’s experiences of revolution and civil war, and employed by the regime to marginalize and condemn opponents in official propaganda and private discourse. This study will address this key distinction and illuminate an important element of continuity in the tactics, ideology and self-perception of the CPSU, and its satellite parties within the Communist International, when approaching challenges to their authority (both real and imagined), whether they were of a social, political or even international flavour. Deploying a case study approach, this paper will demonstrate the extent to which “terror” and other related language offered a stable characterisation of the “enemy” throughout the interwar period

В 1968 г. Роберт Конквест впервые опубликовал новаторское исследование политической ситуации в Советском Союзе в период правления Иосифа Сталина. С этого момента пик государственного насилия 1930-х гг. Стали называть «Большим террором». В последующем термин получил широкое распространение в научных кругах в связи с его использованием для описания более общего феномена государственного террора в сталинский период. Однако это определение представляется весьма проблемным. В языковых практиках и идеологии КПСС понятие «террор» использовали скорее для обозначения опасного для государства явления, чем для описания государственной политики. Все это сформировало, по крайней мере частично, жестко контролируемую терминологию, связанную с террором, берущую начало в том опыте, который партия получила в эпоху революции и Гражданской войны. Терминология террора использовалась режимом для маргинализации и осуждения оппонентов в официальной пропаганде и в частном дискурсе. Настоящее исследование затрагивает ключевую проблему различия в представлениях о направленности террора (от государства или против государства). Особое внимание уделяется связям и преемственности между тактикой, идеологией и самовосприятием КПСС и входившими в Коминтерн партиями-сателлитами в условиях реальных и мнимых социальных, политических и даже международных вызовов их господству. Исследование осуществлено с использованием методов case study с целью показать степень, до которой «террор» и связанные с ним понятия формируют типичные характеристики «врага» в межвоенный период.