Личное имя как маркер новой знаковой системы: межславянские параллели (от национального возрождения XIX в. до современного неоязычества)

Abstract

В статье рассматриваются независимые друг от друга внутриславянские практики имянаречения в трех различных ситуациях: во времена чешского и словацкого национального возрождения первой половины XIX в., в России и СССР в 1920-е гг. и в современных неоязыческих сообществах разных славянских стран. Несмотря на различия в историческом и культурном контексте, эти ситуации являются типологически вполне сопоставимыми. В каждой из них речь идет о конструировании новой знаковой системы, и новые антропонимы играют в этом конструировании ключевую роль наряду с другими языковыми и внеязыковыми явлениями. Построение новой знаковой системы во всех случаях сопрягалось и с конструированием ее субъекта, носителя соответствующего кода. Во всех трех ситуациях имел место антропонимический бум, массовое создание новых личных имен (неоантропонимов), которые мог бы использовать носитель нового кода. Источником мотивации при имятворчестве в национальном возрождении и в неоязычестве служат традиционные, уже ставшие архаическими славянские модели: славянство рассматривается как высшая ценность, ср. чешские «патриотические имена» 1830-х гг. Pravoslav, Rodomil, Dobromila и др.; имена неоязычников Правдомир, Будислав, Витослав и др. Антропонимические практики раннего Советского Союза, наоборот, ориентированы прежде всего на нетрадиционные модели (например, аббревиацию: Ким, Марклен, Вилена и др.), однако были зафиксированы и новые имена, созданные по славянской модели (Краснослав, Новомир). Таким образом, конструируемые новые антропонимы при всей разности причин обращения к ним основаны на общеславянских, прежде всего двухосновных, моделях, хранимых языковым и культурным сознанием. Использование такой словообразовательной модели в разных номинативных ситуациях говорит о ее континуальности и большом прагматическом потенциале.

This article examines naming practices in three different types of situations: during the Czech and Slovak National Revival of the first half of the 19th century, in Russia and the USSR in the 1920s, and in contemporary neo-pagan communities of various Slavic countries. Despite the differences in historical and cultural context, these situations are typologically comparable. Each of them involves the construction of a new sign system, in which new anthroponyms play a key role, along with other linguistic and extra-linguistic phenomena. In all three situations there was an anthroponymic boom, a mass creation of new personal names (neo-anthroponyms) that would be used by the bearer of the new code. The source of motivation for name-making in the National Revival and neo-paganism is the traditional, even archaic set of Slavic patterns, since “Slavicness” is seen as the highest value (cf. the Czech 1830s “patriotic names” Pravoslav, Rodomil, Dobromila, etc., or the neo-pagan names Pravdomir, Budislav, Vitoslav, etc.). Anthroponymic practices of the early Soviet Union, on the contrary, focused primarily on other patterns, such as abbreviation (Kim, Marklen, Vilena, etc.), whaile some new personal names were also created following the traditional “Slavic” patterns (Krasnoslav, Novomir). The use of this word-formational pattern in different cultural situations indicates its continuity and great pragmatic potential.