«Посох Исайи»: катакомбный дискурс в поэзии Арсения Тарковского

Abstract

В статье анализируется творчество А. Тарковского (1907–1989), для которого 1917 год стал переломным, определившим впоследствии его «внутреннюю эмиграцию». Важнейшей творческой миссией для Тарковского стало восстановление прерванной культурной традиции русского модернизма. Ахматова как его представитель выступает для Тарковского образцом творческого и этического поведения художника. Поэзия Тарковского 1930–1960-х гг. рассматривается с точки зрения катакомбного, тайного дискурса (кодирование, подтекст, второй план), выражающего через образы пустыни, песка, жары, закрытых глаз отчужденность от новой культуры и политики, стоическое противостояние забвению и стремление сохранить культурную память (Мандельштам, Цветаева), связывающую историю в единое целое. В ситуации культурной пустыни для Тарковского значимы такие ценности, как достоинство личности, христианское смирение и жизнь. В своей модели поэта Тарковский ориентируется на библейскую, первохристианскую традицию, в которой поэт предстает пророком, мессией, духовным предводителем народа (Исайя, Иоанн Креститель, Христос), акцентируя в ней не мистическую или обрядовую, а социальную этику, характерную для русской интеллигенции XIX в. с ее моральной бескомпромиссностью («прямые» пути). Важным контекстом для понимания катакомбного дискурса Тарковского и его образа поэта выступает рефлексия о народе и интеллигенции в «Записках об Анне Ахматовой» (1938–1966) Л. Чуковской. Полемизируя с народническим отрицанием интеллигенции в советский период, Ахматова и Чуковская выражают ключевые ценности русской интеллигенции XIX и начала XX в. (достоинство личности, свобода, этическая бескомпромиссность, критика этического релятивизма, правда и справедливость, пророческое служение, жертвенность, бедность). Поэтический дискурс Тарковского и его образ поэта-пророка также противостоят народническому упрощению, выражая ключевые ценности русской интеллигенции и сохраняя модернистскую сложность поэтики (открытость и причастность мировой культуре, интертекстуальность, неомифологизм, ассоциативность).

This article analyses the work of A. Tarkovsky (1907–1989), for whom 1917 became a turning point which subsequently determined his “internal emigration”. The most important creative mission for Tarkovsky was the restoration of the interrupted cultural tradition of Russian modernism. As its representative, Akhmatova is a model of the creative and ethical behaviour of the artist for Tarkovsky. Tarkovsky’s poetry from the 1930s–1960s is considered from the point of view of the catacomb secret discourse (coding, subtext, background). Through images of the desert, sand, heat, and closed eyes, it expresses alienation from new culture and politics, a stoic opposition to oblivion, and desire to preserve cultural memory (Mandelstam, Tsvetaeva) that binds history into a single whole. In the situation of a cultural desert, such values as an individual’s dignity, Christian humility, and life are significant for Tarkovsky. In his model of the poet, Tarkovsky focuses on the biblical and early Christian tradition, in which the poet appears as a prophet, messiah, spiritual leader of the people (Isaiah, John the Baptist, Christ), emphasising not mystical or ritual but social ethics, characteristic of the Russian intelligentsia of the nineteenth century, with its moral uncompromisingness (“straight” ways). An important context for understanding Tarkovsky’s catacomb discourse and his image of the poet is the reflection on the people and the intelligentsia in L. Chukovskaya’s Notes on Anna Akhmatova (1938–1966). Polemising with the Narodism rejection of the intelligentsia in the Soviet period, Akhmatova and Chukovskaya express the key values of the Russian intelligentsia of the nineteenth and early twentieth centuries (personal dignity, freedom, ethical uncompromisingness, criticism of ethical relativism, truth and justice, prophetic ministry, sacrifice, and poverty). Tarkovsky’s poetic discourse and his image of a prophet poet also oppose Narodism simplification expressing the core values of the Russian intelligentsia and preserving the modernist complexity of poetics (openness and involvement in world culture, intertextuality, neomythologism, and associativity).