Переплетение черт экфрасиса и иеротопии в описании монастырей у Феодора Метохита

Abstract

Статья посвящена осмыслению Феодором Метохитом (главным образом, на материале гл. 40 «Памятных записок») феномена монастыря и монастырской жизни в сопоставлении с текстами его предшественников по жанру экфрасиса (таких, как Михаил Ритор). Соответствующее описание и «концептуальный портрет» монастыря как института и монаха как подвижника у Метохита продолжают давнюю позднеиудейскую и христианскую традицию осмысления Храма (сначала Соломона, а затем – и всякого христианского храма, но в первую очередь, Св. Софии Константинопольской) как: а) средоточия жизни для верующих; б) вместообразного (т. е. особого освященного образа) Небесного Храма – Нового Иерусалима, эсхатологическое пришествие которого, согласно Новому Завету, увидят праведные в Царстве Небесном. Для Метохита монастырь и есть духовное и наглядно-образное претворение Царствия Божия на земле, исполненное лучезарности и блеска сакральное пространство. В его описании, противопоставляемом суете «мирового театра», проступают черты иеротопичности. Само описание выдержано в жанре экфрасиса, но в нем проступают черты и других жанров (философско-богословского эссе, треноса). Ныне, сетует Метохит (и соответствующую топику подхватывает столетием спустя Иосиф Вриенний), монастыри и церкви разорены, все великолепие осталось в былом. Сами места, где мы живем, раньше обладавшие монастырями, осиротели. Также для Метохита характерны аллюзии на Псевдо-Дионисия Ареопагита. Трактат Метохита позволяет поддержать новейшие представления византинистов о том, что византийские интеллектуалы обладали творческой свободой и изрядным воображением, позволявшим им конструировать собственные виртуальные миры и привлекать к ним внимание заинтересованного читателя.

The article addresses Theodore Metochites’ assessment of the phenomenon of monastery and monastic life (mostly according to Chapter 40 of his Sententious Notes) in juxtaposition with his predecessors in the ekphrastic genre, such as Michael the Rhetor. The descriptions in question and the “conceptual portrait” of the monastic institution(s) and of the monk as an ascetic draw on a centuries-long Late Antique Jewish and, later on, Christian tradition of conceptualizing Temple, firstly that of Solomon, but then also every Christian one (first of all, St Sophia of Constantinople), as: a) a focal point of the believers’ life; b) antitype of the Heavenly Temple, i. e., of the New Jerusalem, the Divine Tabernacle, whereas its eschatological coming will be seen by the just in the Kingdom of God, according to the Bible. For Theodore, monastery is both spiritual and sensorial realization of the Divine Kingdom on earth, being a brilliant and luminous sacred space. In its description, which is being used by the author as a tool of its contraposition to the turmoil of the theatrum mundi (kosmikon theatron), some traits of hierotopicity are clearly to be seen. The description was carried out in the genre of ekphrasis, but different features of other genres as well (such as philosophical & theological essay or threnos) are discernible there. Metochites cries out that now all the Church buildings and monasteries are destroyed or put in disorder, all their magnificence remaining in the past, and it is Joseph Bryennios in the fifteenth century who picks up the corresponding topics. Also typical for the style of Metochites’ thought are some allusions at Pseudo-Dionysius the Areopagite. Theodore’s Notes with its Ch. 40 allow us to support the fresher speculations of Byzantinists concerning creative freedom and wild imagination of those Byzantine intellectuals and polymaths who, like the Great logothete, used to construe their own virtual worlds and attract those keen on reading to them.