Русские эмигранты в Маньчжурии и японский новый порядок: крушение надежд

Abstract

Малоизученными в имперских исследованиях (Imperial Studies) остаются процессы включения диаспоральных групп, осколков исчезнувших империй, во вновь образуемое имперское пространство. Статья посвящена проблеме интеграции русской эмигрантской колонии в многонациональное сообщество квазисуверенного государства Маньчжоу-го (1932–1945), являвшегося продуктом паназиатского имперского конструирования Японии. Исследование основано на материалах периодических и других печатных изданий русской эмиграции в Китае, документах эмигрантских организаций и японских спецслужб, эмигрантских эго-документах. Предложенный на раннем этапе существования Маньчжоу-го вариант включения эмигрантов в сообщество народов нового государства в статусе национально-культурной автономии в целом устраивал эмигрантскую общину и соответствовал особой роли эмиграции как наследницы русских колонизаторов маньчжурского края и носительницы миссии сохранения русской культуры в изгнании. Процесс интеграции столкнулся с непреодолимым противоречием между идеальной моделью организации Маньчжоу-го на принципах национально-культурного федерализма и реальной имперской практикой управления Японией подопечными народами. Паназиатское нациестроительство Японии, с конца 1930‑х гг. повернувшееся к созданию единой японизированной восточноазиатской нации, стало угрожать эмигрантской колонии, и без того полупринудительно политизированной и мобилизованной для решения японских имперских задач, утратой национальной идентичности. Это активизировало охранительные тенденции в эмигрантской среде и способствовало отказу значительной части эмигрантов от интеграционных стратегий. Едва ли не единственным успешным примером включения эмигрантов в общество Маньчжоу-го явилась фронтирная интеграция русского казачьего населения приграничного с СССР Трехречья. Другим важным фактором, стимулировавшим отказ эмигрантов от интеграции, был рост просоветского патриотизма в эмигрантской среде в годы Великой Отечественной войны.

In imperial studies, the inclusion of diasporic groups, fragments of vanished empires, into newly formed imperial spaces remain considerably underexplored. This article is devoted to the problem of the integration of the Russian emigrant colony into the multinational community of the quasi-sovereign state of Manchukuo (1932–1945), which was a product of Japanese pan-Asian imperial construction. The option of integrating emigrants with the status of a national-cultural autonomy into the society of early Manchukuo generally suited the emigrant community. This option of maximum integration corresponded with the special role of emigration as the heir of Russian colonisers of the Manchurian region and the bearer of the mission of preserving Russian culture in exile. Very quickly, the integration process ran into an insurmountable contradiction between the ideal model of organising Manchukuo on the principles of national-cultural federalism and the real imperial practice of governing the peoples ruled by Japan. Japanese pan-Asian nation-building, which after the late 1930s turned towards the creation of a single East Asian nation, began to threaten emigration with the loss of national identity. This threat, along with the forcible politicisation and mobilisation of the colony to solve Japan’s imperial problems, intensified protective tendencies in the emigrant environment and contributed to some emigrants refusing integration strategies. Almost the only successful example of the inclusion of emigrants into Manchukuo society was the so-called frontier integration of the Russian Cossack population of Sanhe Qu (so-called Three-River Region) bordering the USSR. Another important factor that stimulated the refusal of emigrants to integrate was the growth of pro-Soviet patriotism during the Great Patriotic War. The article is based on materials from periodicals and other print media of Russian emigrants in China, documents from emigrant organisations and Japanese special services, and emigrant ego-documents.