Both German and Russian: Second-Generation Russian-German Identities in Germany

Abstract

Приведены результаты квалитативного исследования, включающего интервью с молодыми людьми российско-немецкого происхождения, рожденными в Германии, то есть потомками поздних переселенцев из стран бывшего СССР. Базируясь на постструктуралистских теориях, постулирующих лингвистическую практику и дискурсивную атрибуцию социальных категорий как способ конституирования субъективности и соответствующей идентичности, авторы исследования сосредоточены на процессах формирования национально-этнокультурной идентичности у второго поколения поздних переселенцев и их опыте внешней аскрипции (приписывания) к национально-этнокультурным категориям. Заявленная тема подробно освещена с точки зрения первого поколения поздних переселенцев. Второе же поколение до определенной степени было обделено вниманием исследовательского сообщества. Однако условия формирования его идентичности в Германии значительно отличались в силу не настолько ярко выраженной заметности или даже невидимости миграционного опыта второго поколения граждан российско-немецкого происхождения в обществе. Для первого поколения поздних переселенцев характерен опыт двойной эксклюзии – из-за немецкого происхождения в России и из-за русского в Германии. Именно такая эксклюзия стала причиной так называемой неопределенности идентичности, особенно с учетом того, что отнесение их к категории «русских» немецкими согражданами воспринималось ими как ложная аскрипция. Второе же поколение не испытало двойной эксклюзии. Окружающее общество в целом воспринимает его представителей как немцев, тем самым усиливая и их самоидентификацию именно в этой роли. При этом они демонстрируют некоторую позитивную самоидентификацию как «русских», которая не активируется внешней аскрипцией, а поддерживается наличием в семейной среде национальных обычаев. Представители второго поколения, таким образом, могут с успехом совмещать обе идентификации. Для этого поколения неустойчивая промежуточная категория «российских немцев» как способ идентификации выходит из употребления, в то время как для первого поколения она служила и до сих пор служит стратегией преодоления двойной эксклюзии и происходящей из нее неспособности идентифицировать себя ни как «немцев», ни как «русских». В то же время мы видим, как семантическая категория «российских немцев» утрачивает свое значение и сливается с категорией «русских». Это обусловлено тем, что второе поколение не имеет опыта осознания своей «инородности» как не-русских (до эмиграции) и не-немцев (после эмиграции), а только лишь как русских в Германии.

This essay presents the results of a qualitative interview study with young people of Russian-German origin born in Germany, i. e., the descendants of resettlers (Spätaussiedler) from the successor states of the former Union of Soviet Socialist Republics. Using poststructuralist theories that understand the linguistic practices and discursive attribution of social categories as modes of constituting subjectivity and corresponding identities, this study focuses on processes of natio-ethno-cultural identity formation among the second generation of Spätaussiedler and their experiences of being externally ascribed to certain natio-ethno-cultural categories. In the existing literature, this topic has been extensively addressed with regard to the first generation of Spätaussiedler, but not the second generation, whose conditions for identity formation in Germany are quite different due to their relative inconspicuousness, i. e., the invisibility of their migration background. For the first generation of Spätaussiedler, the dual exclusion as German in Russia and Russian in Germany was the cause of a persistent identity uncertainty, especially given that the labeling as “Russian” by supposed fellow Germans was perceived as a hurtful mis-ascription. The second generation, in contrast, is not subject to this dual exclusion. Surrounding society generally perceives them as German, thus reinforcing their corresponding self-identification as German. At the same time, there is a limited but positive identification with the category of Russian as well, which is less often activated by external ascriptions and rather fed by the presence of customs in the family context that are perceived as Russian. Members of the second generation are thus able to identify satisfactorily as both “German” and “Russian”. For this generation, the evasive intermediate category “Russian-German” therefore becomes obsolete as a source of identification, while it served and still serves as a first-generation strategy for coping with dual exclusion and the resulting inability to identify as either German or Russian. At the same time, a semantic emptying and a conflation of the category “Russian-German” with the category “Russian” takes place, which results from the second generation never having perceived its own cultural otherness both as non-Russian (before migration) and non-German (after migration), but only as Russian in Germany.