Диалектные прозвища Русского Севера, образованные от названий пищи: этнолингвистический аспект

Abstract

The article deals with traditional collective and individual nicknames attested in Arkhangelsk and Vologda regions, as well as in the north-east of Kostroma region. The “internal form” and motivation of names, as explained by dialect speakers, enable the author to give an account of North Russian peasants’ idea of culinary traditions, to present their stereotypical view of their own and others’ food, the gastronomical preferences of different social and territorial groups. Such an approach also allows to identify social situations involving food and to elicit motives and meanings associated with food in those situations. Most of the analysed collective nicknames initially pointed to territorial differences in food habits and indicated to the dominance of specifi c dishes (kashekhlioby, tiuriki, shtenniki, etc.), specifi c ingredients (gorokhoviki, kartovniki, miakinniki, etc.) or some particular traditions of cooking (kislaya kambala, kislushniki, vydenniki, etc.). The analysis of the latter group of nicknames leads to conclude that some anthroponyms may have preserved the memory of the neighborhood of Russian and Finno-Ugric groups. Individual nicknames often referred to the idea of food norms and their violation. Both collective and individual nicknames may also have been used as markers of the wealth of their bearers: for example, many “poor” nicknames were attributed to peasants of Pinezhsky and Verkhnetoyemsky Districts (krokhobory, musyonniki, sukharniki, etc.), whilst the population of Mezen was believed to be relatively rich. The author shows that the motivation of a number of nicknames acquired additional storylines that continued in folk toponymy and folklore. Among such constantly repeating motives the author mentions stories about food theft, souring and spoiling of food, spilling of drinks or food, kneading a river with fl our or oatmeal.

В статье рассматриваются коллективные и индивидуальные прозвища, записанные на территории Архангельской и Вологодской областей, а также на северо-востоке Костромской области. Внутренняя форма и мотивация антропонимов, которую предлагает диалектоноситель, позволяют охарактеризовать представления о кулинарных традициях крестьян Русского Севера, стереотипный взгляд на чужую и свою пищу, гастрономические предпочтения различных социальных и территориальных групп, выявить ситуации, частью которых становится пища, и определить сопровождающие ее мотивы и смыслы. Большая часть рассмотренных коллективных прозвищ изначально указывала на территориальные различия в рационе: преобладание того или иного блюда (кашехлёбы, тюрики, штенники и др.), употребление пищи определенного состава (гороховики, картовники, мякинники и др.), особенности приготовления блюд (кислая камбала, кислушники, выденники и др.). Некоторые антропонимы, возможно, сохранили память о соседстве русского и финно-угорского населения. Индивидуальные прозвища часто отражали представления о нормах питания и их нарушении, а также (наряду с коллективными) становились маркером материального положения: так, многие из «бедных» прозвищ принадлежат жителям Пинежского и соседнего с ним Верхнетоемского районов (крохоборы, мусённики, сухарники и пр.), тогда как богатым признавалось население Мезени. Мотивация ряда прозвищ приобретает дополнительные сюжетные линии, которые нашли продолжение в народной топонимии и фольклоре. Среди устойчивых, повторяющихся мотивов — сюжеты о краже пищи (масленники, толоконники, кашники и пр.), скисании и порче продуктов (кисломолочники, ротковская говядина), пролитом напитке или пище (творожники), замешивании реки мукой / толокном (толоконники).